Когда комиссия приехала, я попросился к ним на прием. Сказал: «Как же так? Меня заочно судили, я не видел ни судьи, никого, мне бумажку прислали с приговором. Как так можно заочно судить?» Ответа не было. В этой комиссии был заместитель Берии полковник Кузнецов, командующий войсками МВД генерал-майор Серов, начальник ГУЛАГа по Красноярскому краю генерал-майор Царев, первый секретарь ЦК партии Кузнецов.

Я потом работал в мастерской, где ремонтировались экскаваторы, буровые станки, там никель добывался скрытым способом — 36-метровый шпур забуривают, привозят взрывчатку, подрывают, а потом экскаваторы выбирают породу, грузят в вагоны и везут на комбинат. Чтобы не было простоя вагонов, часто породу грузили зеки, вручную. Экскаваторы были американские, шестикубовые — «Марион», «Бисариус», были уральские УЗТ. На экскаваторах, на кранах работали зэки, машинистами паровозов тоже были зеки.

В лагере я отбыл десять лет. В июле 1955 года закончился мой срок, но у меня еще было пять лет высылки. Еще пять лет жил в Норильске, паспорт у меня был с отметкой согласно «Положения о паспортах», меня уже нигде бы не прописали с таким паспортом. Сначала работал на никелевом руднике, потом станконаладчиком на инструментальном заводе. Работал с токарными, фрезерными, шлифовальными станками, хорошо ознакомился со станками, с резьбами. Хотели меня отправить в Игарку, на лесоповал, но директор завода сказал, что я хороший специалист и не дал мне отправить.

Олю я нашел в Норильске после освобождения. Она, как и я, отбыла десять лет лагерей. В Норильске мы поженились, а в 1960 году приехали сюда, во Владимир-Волынский, здесь жил мой младший брат. Нигде не хотели нас прописать, давали 24 часа на то, чтобы мы уехали из города. Куда бы я ни приехал — Владимир, Горохов, Нововолынск — везде то же самое.

А.И. — Как удалось устроиться во Владимире-Волынском?

П.М. — Нелегальным путем. Мой двоюродный брат работал в Нововолынске в ЖЭКе, был шофером у одного начальничка. Говорит мне: «Дай мне паспорт, я тебя к себе пропишу!» А у моей жены один родственник был председателем сельсовета в селе Печихвосты Гороховского района, он прописал ее в селе. А брат прописал меня в Нововолынске, к себе на квартиру. Когда я уже имел прописку, то устроился на рудоремонтный завод станочником. Жилья не было, но во Владимире-Волынском как раз открывался сахарный завод, я показал главному механику трудовую, он говорит: «Давай, иди к нам!» Я говорю: «Мне хоть какое-то жилье нужно. Пойду на любую работу!» Дали мне квартиру и мы прописались здесь.

А.И. — КГБ интересовалось Вами?

П.М. — А как же! Недавно тут один бывший повстанец умирал, лежал совсем больной, я приходил его проведывать. Он сказал мне: «Знаешь что? Я должен был за тобой следить». А при советах один кагэбист сказал мне прямо в глаза: «Я все равно уничтожу тебя и твою жену!»

Одно время меня поставили «временно» работать начальником мастерской — я девять лет работал, и все время меня оформляли «временно исполняющим обязанности»! Это делалось для того, чтобы они могли меня уволить в любой момент, потому что если я проработаю больше года, то по закону меня не имели права уволить просто так.

Перед пенсией я работал мастером по ремонту оборудования, там же, на заводе. В 1982 году ушел на пенсию, мне предлагали еще работать, но мне так надоело, что за мной следят, что я не хотел больше работать. У меня в мастерской был кабинет для совещаний, так один кагэбист, его фамилия была Сидорко, подошел к окну — следить за мной. А под окном был канализационный колодец — так он упал в этот колодец! Я смеялся над ним: «Что же ты, Сидорко, присмотрел за мной?» А он кричал: «Я все равно тебя выслежу! Ты был бандит и будешь!» Ходили за мной их агенты. При независимой Украине три человека мне признались, что их заставляли следить за мной. Они говорили мне: «Мы о тебе никогда плохого не сказали!» Да и что они могли сказать? Я работал, ничем таким не занимался.

Когда меня провожали на пенсию, то собралось все начальство, вручили мне грамоту, ИТРовцы собрали деньги, купили мне ковер на память. А парторг завода даже не расписался на этой грамоте.

А.И. — Ваши родители не пострадали за Ваше участие в повстанческом движении?

П.М. — Нет. Когда меня забрали в 5-й учебный полк, я написал домой письмо, что служу в армии. Отец хранил это письмо, и когда пришли его арестовывать, он показал его, в нем был номер части, где я служил. А когда меня арестовали, то таких людей, которые сдали бы моих родителей, не нашлось. И так они остались дома, их не выслали.

Вот так прошла моя жизнь. Я никогда не жалел и не жалею о том, что отдал свои молодые годы борьбе за Украину. Мне повезло остаться в живых, а сколько молодых патриотов положили за это свою жизнь! Вечная им слава!

Интервью, лит. обработка и перевод: А. Ивашин

М.С. — Я родился 7 сентября 1924 года в селе Поздимир Сокальского уезда Львовского воеводства, сейчас мое село относится к Радеховскому району Львовской области. Моего отца звали Василий Андреевич, он был 1882 года рождения, а мать звали Мария.

Папа в старую войну (Первую мировую — прим. А.И.) воевал на фронте в австрийской армии. Когда отец был на войне, его жена умерла, и после войны он женился второй раз. От первого брака имел двух дочерей — одна 1904 года, вторая 1914 года. А от второй жены нас было пятеро детей — брат Иван 1922 года, я 1924 года, брат 1927 года, сестра 1932 года и брат 1935 года. Сестра до сих пор живет в селе, а брат 1935 года — в Червонограде. Старший брат Иван был в ОУН станичным, десять лет отсидел, сейчас тоже живет в селе.

Максим Савка, сентябрь 2013 года

А.И. — Как семья жила в материальном плане?

М.С. — Так, середняки были. Имели девять моргов земли — семья большая, сами все обрабатывали. Хозяйство имели — кони, коровы, две-три свиньи, двенадцать овец, куры. Жилось нам неплохо.

А.И. — Как украинское население относилось к польской власти?

М.С. — Мы с поляками не любили друг друга. Поляки — это были оккупанты Украины, заставляли нас по-польски говорить. Зашел куда-нибудь в администрацию — только по-польски надо говорить. Жандармы могли избить. И издевались над нами, называли нас «kabanie», «byki» и тому подобное. Иногда бывали стычки. Вот, к примеру, город Червоноград, двенадцать километров от нас, в то время назывался Кристинополь. Помню, когда я был еще маленький, там проводили фестиваль — праздник. Здесь, в Сокале, празднуют на Петра и Павла, а там на Онуфрия. Наши хлопцы из села, человек шесть или семь, пришли туда, купили себе косы (потому что как раз нужно было косить), а там поляки-«стшельцы» (члены польской военизированной организации «Стшелец» — прим. А.И.) начали драку. Наши ребята стали бить их косами, прибежала полиция, арестовала всех, но наших отпустили, потому что это не они начали. Из тех наших ребят был один главный — его называли «политиком». Как только где-то что-то происходило, то его поляки забирали, в тюрьмах сидел.